По количеству упоминаний в научной литературе медная подвеска с древнерусскими княжескими знаками из окрестностей Киева, изначально принадлежавшая собранию Н.П.Лихачева, давно вошла в разряд хрестоматийных. Вместе с тем, она до сих пор остается слабоизученной. Этой теме уделил внимание журнал Нумізматика і фалеристика.
А.А.Молчанов рассматривал ее как подвеску с княжеским знаком Ярослава Мудрого. С.В.Белецкий отнес знак на стороне А этой подвески новгородскому князю Владимиру Ярославичу (1034–1052), а на стороне Б – псковскому князю Судиславу Владимировичу (1014–1036). Комментируя знаки на обеих сторонах подвески, Н.П.Лихачев не исключал, что на них изображен один и тот же «трезубец», но отмечал также и различия в оформлении его центрального элемента: «Изображение того же знака с небольшим изменением в jрнаментальных украшениях, но на средней части знака на оконечности (на вершине центрального зубца – С. Б.) вместо шара из спирали изображена птица, клювом чистящая перья за приподнятым крылом».
В описании А.А.Молчанова, сторона А подвески – «переданный углубленными линиями княжеский знак в виде трезубца, усложненный четырьмя кружками с точкой в центре каждого, спиральным завитком вверху, листовидными отростками и крестиком внизу. Сторона Б: тот же знак, усложненный шестью кружками с точкой в центре каждого, изображением обернувшейся назад птицы вверху и орнаментальными завитками внизу». А.А.Молчанов не придавал особого значения крестику в нижнем завершении знака на стороне А подвески, считая его простым элементом декора. С.В.Белецкий, напротив, рассматривает этот крестик как важный идентифицирующий элемент знака Владимира Ярославича, использовавшего в качестве основы собственной эмблемы «трезубец» отца с остроугольным завершением в нижней части и кружком в навершии центрального элемента.
А.А.Молчанов не придавал особого значения крестику в нижнем завершении знака на стороне А подвески, считая его простым элементом декора. С.В.Белецкий, напротив, рассматривает этот крестик как важный идентифицирующий элемент знака Владимира Ярославича...
Описывая знаки Рюриковичей на древнейших русских монетах X–XI веков, печатях, подвесках и прочих предметах, среди содержательных элементов княжеских эмблем исследователи уверенно распознают разве что крест, птицу и острогу-двузубец на деревянном предмете из Новгорода (рис 2, а). В остальном их интерпретации до сих пор находятся в области догадок или ограничиваются весьма условными геометрическими терминами, далекими от культурно-исторических реалий древней Руси. Большинство авторов полагает, что изобразительным мотивом знаков Рюриковичей являются «двузубцы» и «трезубцы» (по количеству элементов в верхней части знаков) на различных предметах домонгольского периода.
Стремление исследователей выделить какие-то ограниченные и более однородные единства во всем многообразии знаков Рюриковичей вполне понятно. Между тем, эти термины отражают структурный изоморфизм лишь части визуальных признаков и не могут претендовать на семантику содержательных элементов княжеских эмблем, от которой мы ожидаем значительно большего. Не вносят окончательной ясности и новые гибридные термины, используемые С.М.Михеевым: «простой двурогий двузубец», «двурогий трезубец Владимира», «двурогий трезубец Ярослава с кругом на зубце» или «двурогий двузубец Святополка с крестом на одном из рогов».
Если в XIX–XX веках исследователи весьма решительно обращались к объяснению смыслового значения «трезубца» Владимира Великого, то в последнее время наблюдается скорее обратная тенденция: осознание всей сложности интерпретации знаков Рюриковичей или полный отказ от вопросов семантики. Например, обоснование геральдичности древнерусских княжеских эмблем, где символический смысл изобразительных элементов, казалось бы, должен был выходить на передний план, С.В.Белецкий сводит лишь к вопросам наследования отдельных типологических признаков и обходит вниманием их интерпретацию. Отсутствие достаточно продуктивных идей относительно происхождения исходного архетипа знаков Рюриковичей способствовало несколько поверхностному, на наш взгляд, высказыванию А.А.Молчанова о том, что для тамгообразных форм, «когда линейная схема предельно упрощена и лишена всех необязательных деталей, … вопрос о первоначальном изобразительном прототипе и исконной семантике символа существенного значения не имеет». Разумеется, проблемы, существующие в изучении знаков Рюриковичей, лишь усугубляются непониманием их смыслового значения.
Понятие «знаки Рюриковичей» принадлежит к числу важных понятий целого ряда научных дисциплин, изучающих историю и культуру Древней Руси.
Понятие «знаки Рюриковичей» принадлежит к числу важных понятий целого ряда научных дисциплин, изучающих историю и культуру Древней Руси. Скупые сведения письменных источников периода существования Киевской Руси не дают описания этих знаков и полного представления об их функциях. Их описание сделано много веков спустя нашими современниками на основании визуальных наблюдений над изображениями княжеских эмблем на древнейших русских монетах X–XI веков и структурно подобных им знаков на прочих вещественных источниках по критериям, которые могли быть нечетко сформулированы или не обладают достаточно глубокой отличительной способностью.
Так, например, по дендродате 953–972 годов изображение двузубой остроги на деревянном предмете из Новгорода (рис. 2, а) А.А.Молчанов отнес к стилизованным знакам Святослава Игоревича († 972) лишь на том основании, что оно якобы внешне походит на «двузубец» на его же печати (рис. 2, б).
Трехчастное яблоко навершия на короткой рукояти этой остроги такое же, как на граффито «крылатого» меча на византийской монете Х века, попавшей в клад не ранее 977 года (рис. 2, в). Ряд исследователей считает это граффито ранним стилизованным изображением княжеского знака Владимира Святославича († 1015).
По сравнению с изображениями знаков на древнейших русских монетах X–XI веков (рис. 3), в одном случае мы сталкиваемся с нехарактерной формой боковых «зубцов», в другом – с отсутствием обязательного прямого угла в их основании, в обоих случаях – с отсутствием характерного остроугольного завершения в нижней части знаков. По вполне адекватному мнению А.А.Александрова, на рассматриваемой византийской монете (рис. 2, в) начертан «не обычный меч, а однолезвийный облегченный лангсакс, работать которым в бою можно было быстрее, чем тяжелым двулезвийным мечом». Меч начертан клинком вверх. Вероятно, автор граффито поклонялся этому грозному оружию, приписывая ему чудодейственную силу, как и возвышающемуся на аверсе монеты кресту. Навершия рукоятей определенно указывают на принадлежность обоих граффити к изображениям оружия, но попытки причислить их к знакам Рюриковичей пока остаются в области догадок.
...интерпретация графических знаков связана с необходимостью решения двуединой задачи: перевода «текста» изображения с языка зрительных образов на язык словесных сообщений и доказательства единственности предложенного варианта его «прочтения».
Структурно подобные княжеским эмблемам на древнейших русских монетах X–XI веков, принадлежность которых своим эмитентам засвидетельствована имеющимися на них текстами, изображения на поверхностях других вещественных источников, строго говоря, могут иметь или не иметь отношение к знакам Рюриковичей. В последнем случае – подобно омонимам. В других – они могут оказаться стилизацией или подражанием. Скорее всего, различать их так же необходимо, как и аутентичные знаки древнерусских князей. Таким образом, определение оказывается расплывчатым и ведет к сбивчивости. Но на его основе строится методика исследования знаков, делаются выводы, справедливость которых может быть оспорена.
Очевидно, требуется более строгая дефиниция на основании детального изучения первоисточников. В общем случае интерпретация графических знаков связана с необходимостью решения двуединой задачи: перевода «текста» изображения с языка зрительных образов на язык словесных сообщений и доказательства единственности предложенного варианта его «прочтения». Для древних знаков эта задача представляет собой значительную трудность. Как и в случае с вещественными древностями, «исследователь наталкивается на двойной разрыв: в традициях (между далеким прошлым и нашим временем) и в объективации, то есть в формах воплощения информации (разрыв между миром вещей и миром идей, которыми можно оперировать в науке)».
В поисках изобразительного архетипа знака Владимира слово «трезубец» создает терминологически сложную проблему, программируя сознание исследователей на возникновение мысленного образа, который в общем случае объясняется как некая триада и в каждой новой версии приобретает собственное значение, как правило, отличное от его аутентичного смысла.
Как и любое иконическое изображение, знаки Рюриковичей являются набором наиболее характерных черт изображаемого объекта. Для его распознавания мы привлекаем данные, которые сохраняются в нашей памяти, исходя из ранее полученного опыта об известных или виденных вещах и явлениях, пользуясь неким кодом узнавания. Такой код выделяет некоторые черты объекта, наиболее существенные как для сохранения их в нашей памяти, так и для установления будущих коммуникативных связей. Иконические знаки играют особую роль в коммуникации благодаря важному преимуществу: они провоцируют возникновение в нашем сознании мысленных образов. Вместе с тем, они угнетают наше воображение, извлекая из памяти моментальный образ уже виденного, и не оставляют достаточной свободы для размышлений о множественности допустимых реконструкций и правильности сделанного выбора. Часто происходит подмена семантической интерпретации изображения «визуальным суждением». Я.А.Шер отметил, что последнее оказывается индивидуальным процессом и зависит от различных факторов: развитости воображения, профессиональной подготовленности исследователя, предварительных установок и т.д. Например, знак на сребренике Ярослава Владимировича (рис. 3, в), первым среди знаков древнерусских князей попавший в поле зрения исследователей, с легкой руки Н.М.Карамзина вошел в научный оборот под названием «трезубец». В ХХ веке этот термин прочно закрепился за другим, наиболее упоминаемым знаком Владимира Святославича (рис. 3, а).
В поисках изобразительного архетипа знака Владимира слово «трезубец» создает терминологически сложную проблему, программируя сознание исследователей на возникновение мысленного образа, который в общем случае объясняется как некая триада и в каждой новой версии приобретает собственное значение, как правило, отличное от его аутентичного смысла.
Б.А.Рыбаков и В.Л.Янин давно отметили изобразительную неоднородность знаков Рюриковичей, которые существовали в двух своих главных разновидностях – торжественной, парадной, орнаментированной, украшенной множеством арабесок, как на древнейших русских монетах, и линейной, упрощенной, сохраняющей лишь основные конструктивные элементы тамги. В их описании по умолчанию предполагается некий абстрагируемый, изоморфный двум изобразительным разновидностям архетип, который становится объектом поиска исследователей.
Обобщая наблюдения над массивом знаков Рюриковичей, В.Л.Янин пришел к выводу, что «знак Владимира, в частности, может быть передан простейшим изображением трезубца, действительно составляющего основу знака при множественности его вариантов». Абстракция – продукт мыслительной деятельности. Она стремится к выбору и выражению лишь наиболее характерного, важного и отметает все второстепенное с целью выделения существенных, закономерных признаков, продуцируя при этом новое обобщенное понятие. Насколько совпадает оно с замыслами создателей княжеских эмблем? При изучении знаков Рюриковичей неизбежно возникают вопросы. Какова приемлемая степень абстракции? В каких случаях изображение может считаться реалистическим, а на каком уровне упрощения – абстрактным? Какое из них является первичным? Можно ли центральный элемент в знаке Владимира считать третьим «зубцом», если на монетах он иконографически отличается от двух одинаковых боковых элементов? И тому подобное.
Анализируя «контурные» и «линейные» граффити знаков Рюриковичей на восточных монетах, Е.А.Мельникова отметила, что оба типа двузубцев сосуществовали на всем протяжении их употребления, и пришла к выводу о единстве и неизменности их семантики. С последним выводом Е.А.Мельниковой можно согласиться лишь в части изоморфности их структуры, которая на древнейших русских монетах X–XI веков абстрагируется как перевернутая буква «П» с нижним отростком по центру.
По мнению исследователя, в качестве родовой эмблемы Рюриковичей был принят «двузубец простейшей формы
В остальном мы имеем дело с изобразительной билингвой, то есть двумя разновидностями знаков Рюриковичей, каждый из которых обладает собственной интерпретативной функцией (interpretation function). Очевидно, граница между этими классификационными типами проходит между фигуративными (контурными, реалистическими, предметными) и нефигуративными (линейными, схематическими, абстрактными) изображениями. При этом сразу же следует сделать оговорку, что сами по себе нефигуративные изображения, выражающие некие абстрактные идеи, в действительности могут также представлять собой реальные объекты и становиться метафорической конструкцией, суть которой состоит в переносе каких-либо особенностей из одного смыслового контекста в другой. Таким образом, на существующем уровне познания отправной точкой в решении проблемы интерпретации является выяснение семантики двух разновидностей знаков Рюриковичей, участвовавших в коммуникации.
А.А.Молчанов полагал, что возникновение знаков Рюриковичей стало результатом симбиоза двух генетически не связанных, но, как оказалось, вполне совместимых эмблематических традиций: скандинавского обычая использования верительных знаков в виде неких предметов с символическими или фигуративными изображениями и существовавшей в Восточной Европе практики использования владельческих знаков в виде «знамений» и «пятен». По мнению исследователя, в качестве родовой эмблемы Рюриковичей был принят «двузубец простейшей формы (то ли он был принесен – как символический мотив, связанный, скорее всего, с генеалогическим мифом, – из скандинавского культурного круга, то ли избран варяжским князем уже на территории Восточной Европы)».
Продолжение следует
По материалам журнала Нумізматика і фалеристика, автор, – Сергей Розанов, г.Мариуполь