Есть некая ирония высших сил в том, что Кипренскому, родоначальнику романтизма в русской портретной живописи ХIХ века, досталась столь романтическая, даже романная, биография. Незаконнорожденность, выдуманная фамилия, блистательная внешность, громкий успех в России и Италии (даже галерея Уффици желает заполучить автопортрет!), а после этого – охлаждение публики, подозрения в убийстве римской натурщицы, женитьба на её едва достигшей совершеннолетия дочке, пьянство и деградация. И, конечно, талант – к концу жизни бесславно растраченный, но всё равно невероятный, непостижимый, очень мощный.
Кипренский был незаконным сыном бригадира Алексея Степановича Дьяконова. Он родился 13(24) марта 1782 в деревне Нежново Копорского уезда. Мать Ореста, Анну Гавриловну, Дьяконов выкупил у помещика-соседа, а когда сыну исполнился год, дал ей вольную. Но вскоре снова закрепостил: выдал за Адама Карловича Швальбе, собственного крепостного. Как немец-лютеранин стал крепостным – до сих пор загадка. Именно Швальбе будет считаться названным отцом Кипренского и даст ему своё отчество. Что же до фамилии, то для незаконнорожденных детей нормальным считалось выбрать фамилию на своё усмотрение. Поэтому несколько первых лет жизни Орест носил фамилию Копорский – по названию населенного пункта Копорье (ныне Ленинградская область). Позже, уже в Академии, его переименовали в более звучного Кипрейского, а потом – в Кипренского. На родине художника до сих пор жива легенда, что имя ему дала высокая трава с темно-розовыми цветками – кипрей, в изобилии растущая на болотистых окраинах Санкт-Петербурга.
Детство Ореста прошло рядом с безлюдными дворцами Ораниенбаума. Швальбе первым заметил, как здорово мальчик перерисовывает тамошние картины, виденные сквозь оконное стекло, и показал рисунки Дьяконову, а тот устроил шестилетнего сына в училище при Академии художеств. Там у Кипренского были великолепные наставники – Левицкий и Угрюмов, и сам он, определённый в престижный класс исторической живописи, делает большие успехи. По завершении академического курса Кипренский был оставлен при Академии в качестве пансионера.1804-м годом датируется один из первых шедевров Кипренского, названный художником «Портрет отца». Но изображён на нём не Дьяконов, а Адам Швальбе. Много позднее Кипренский повезёт «Портрет Швальбе» в Италию, показать на выставке в Неаполе. Там даже выйдет небольшой конфуз: неаполитанские академики живописи, исследовав полотно, заявили, что оно никак не могло быть написано в ХIХ веке: вероятно, это неизвестный шедевр Рубенса или, может быть, даже самого Рембрандта. Кипренскому не без труда удалось отклонить обвинения в мошенничестве.
По окончании учебы Кипренский попеременно живет в Москве, Твери, Петербурге. Он пишет многих выдающихся современников (поэтов Жуковского, Батюшкова, Крылова, министра Уварова, великого князя Николая Павловича) и ведёт жизнь легкомысленного столичного повесы.
Сказать, что Кипренский был личностью темпераментной – слишком слабо. Он был впечатлителен чрезвычайно и, как сказали бы современные психологи, эмоционально лабилен. В состоянии творческой экзальтации, вызываемом в равной степени и созерцанием прекрасного, и светским или амурным успехом, мог пребывать сутками. Коллекционер и будущий московский губернатор Федор Ростопчин свидетельствовал: «Кипренский почти помешался от работы и воображения».
В этом была и заслуга Ростопчина: в его собрании имелось более 300 первоклассных полотен, включая Веласкеса, Тинторетто, Ван Дейка, и Кипренский едва мог прийти в себя от художественных потрясений. Их еще предстояло пережить и «присвоить», обратить на пользу собственному гению, попытавшись встать с великими вровень.
Кипренский потом напишет маслом Ростопчина: залысины, бакенбарды, недовольно сжатые губы. И Екатерину Петровну, кроткую супругу коллекционера. «По силе выражения душевной красоты, - будут восхищаться ценители, - портрет Е.П.Ростопчиной не знает равных в ХIХ веке!»
Запрещено
